«Как часто мы врем себе?», — задается вопросом безымянный персонаж одной квазипоучительной истории. Вопрос неуместный, неудобный и, в конце концов, бестактный. Если одни с безудержным энтузиазмом любят делиться силой своего пищеварительного тракта, отменным качеством стула и опытом первого секса, то далеко не факт, что искренняя поза других заточена именно под это. В то же время уникальность некоторых людей включает в себя стремление к диалектической дуальности; так что сознательно наступать на больную мозоль и кричать о глупости мазохизма как способа решать внутренние проблемы — это нормально.
По Фраю, ложь — это пагубная привычка: «стоит однажды научиться, и тут же начинаешь лукавить даже наедине с собой». В детстве, пряча в потном кулачке честно украденное из родительского кошелька, Коленька говорил, что Карлсон очень сильно просил немного денег на варенье, и уверял себя, что всего лишь сочиняет. Сочиняет Коленька и дальше — в школе, в институте, на работе — обманывая собственное «Я» пустыми обещаниями, послаблениями и уступками.
Как правило, с годами выдуманный Карлсон начинает вполне реально чесать не менее реальные яйца и отрыгивать кока-колой. Уровень энтропии во вселенной растет, и мы должны хоть как-то не отставать от космических масштабов, давая возможность воплощаться всякого рода фантазиям, рожденным в дефективных головах. Таким образом, неизбежно наступает момент, когда наши terminological inexactitudes выходят за рамки спасительных, защищающих психику от наездов и угрызений совести, а жопу — от поругания защитниками морали и этики. То есть ложь превращается в то, без чего нельзя. «Святый угодники!», — воскликнул бы безымянный персонаж квазипоучительной истории и нарисовал бы серый концептуальный силуэт на стене постапокалиптического здания.
В стране мудрецов живут маленькие смоляные болванчики, обваленные в перышках казалось бы невесомого обмана. Обман въедается в кожу, залезает под ногти, проникает в ушные раковины, и надо быть идиотом, чтобы не принимать водные процедуры в ежедневном графике.
